Действительно, об эпохе Александра Ярославича мы знаем относительно немного: в летописях о нем говорится достаточно скупо. Источники не сохранили даже точной даты его рождения. Долгое время считалось, что он появился на свет в 1220 году, поэтому его 775-летие отмечали в 1995 году. И только недавние разыскания историка В. А. Кучкина позволили установить более точный день рождения Ярославича – 13 мая 1221 г., хотя это пока тоже гипотеза.

Мы не знаем, как выглядел великий князь. Вскрытие его раки в 1922 году показало, что от его мощей осталось только несколько костей, и знаменитому советскому антропологу М. М. Герасимову, разработавшему методику восстановления внешности исторических личностей по черепу, просто не с чем было работать. Поэтому рассказ о том, как Александр Невский плюнул в лицо Петру I, когда тот открыл его мощехранительницу в 1723 году (якобы князь был недоволен европейским видом первого российского императора), не более, чем легенда.

Мы знаем точно, что Александр Невский был вторым сыном переславльского князя Ярослава Всеволодовича от второго брака с княжной Феодосией-Ростиславой, дочерью знаменитого галицкого властителя Мстислава Удалого.
Александр появился на свет в Переславле-Залесском. Об его детстве сведений в летописях почти не сохранилось. Известно только, что его с малых лет готовили к управлению государством. Мальчика учили письму, счету, книжной мудрости, и, главное, ратному делу. «Это учение, - пишет А. Е. Слепенко, - было трудным и продолжительным: Александр должен был освоить умения простого дружинника, без которых и князю невозможно обойтись. Но были и княжеские ратные умения: построить полки для сражения, в походах позаботиться о дозорах, знать, где и как ставить потаенные засады, и самому уберегаться от вражеских ловушек. Не со слов можно было этому научиться, только на деле».
И дело не заставило себя долго ждать.

В 1234 году молодой Ярославич, находясь при своем отце, принял участие в битве с немецкими рыцарями на реке Омовже (Эмбахе). Сражение оказалось удачным для переславльского князя, русские разгромили противника и наложили на него даннические обязательства. Запомним это сражение, оно еще появится в дальнейшем рассказе.

Но искусство государственного управления княжич познал еще раньше. В 1228 году Ярослав Всеволодович оставил Александра и его старшего брата Федора в Новгороде. Вместе с ними для присмотра находились боярин Федор Данилович и тиун Якун. Новгород тогда был республикой, и князья приглашались в город из других земель для командования войском. Однако этот первый опыт для Александра закончился неудачно.

В Волховской столице разразился бунт, причиной которого послужили природные катаклизмы: все лето шли проливные дожди, и урожай пропал. Городу грозил голод. Новгородцы начали искать виноватых. Изрядно досталось многим городским должностным лицам. Дошло и до молодых княжичей. Положение было действительно опасным, поскольку бунтующие требовали сакральной жертвы. Опекуны Александра и Федора приняли решение бежать из негостеприимного города в ночь на 20 февраля 1229 года.

Спустя год княжичи вернулись на Волхов, сопровождаемые дружинниками своего отца Ярослава Всеволодовича.
Голод в городе продолжался: ели кошек, конину, кору липы и даже человечину. Обстановка была крайне напряженная.
И здесь можно согласиться с мнением А.Н. Нестеренко, что Ярослав Всеволодович относился к своим старшим отпрыскам без должной отеческой заботы: все-таки послать несовершеннолетних детей к голодающей толпе не каждый решится. А. Н. Нестеренко предполагает, что Федор и Александр не были биологическими сыновьями Ярослава Всеволодовича, но это лишь гипотеза, не нашедшая никакого подтверждения в исторических документах.

В Новгороде стало спокойно лишь в 1231 году, когда иностранные купцы привезли в город муку и хлеб. Княжичи без труда справлялись со своими обязанностями, благо таковых было немного, поскольку Новгород в то время ни с кем не воевал. Но 10 июля 1233 года стряслась беда – скоропостижно скончался Федор, старший брат Александра. Таким образом, наш герой стал наследником.

Спустя три года началось его самостоятельное княжение. Отец в это время ушел править в Киев и не просто оставил сына в Новгороде, как бывало раньше, а именно «посадил», то есть сделал князем уже официально. И все было бы хорошо, но в конце 1237 года на северо-восточные русские земли напали монголы, ведомые Батыем, внуком Чингисхана. Разорив Торжок, кочевники двинулись к Новгороду, но, не дойдя до него сотни верст, повернули обратно. Историки до сих пор ломают головы, почему они не продолжили движение на север. Самая распространенная точка зрения заключается в том, что монголы испугались распутицы и бескормицы для своих боевых лошадей. Однако недавно историк Ю. В. Кривошеев выдвинул версию, что кочевники остановились, посчитав, что не имеют магической силы над Новгородским княжеством. Они испугались, что неведомые им духи погубят их войско. Почему подобные соображения не остановили их от вторжения, например, в Рязанские земли, не вполне ясно. Как бы там ни было, Новгород остался свободным.

Но беда не приходит одна. С запада Новгородской земле начали угрожать католики, в первую очередь, шведы. Дело в том, что против католического господства и насильственной христианизации в 1230-е годы восстало финское племя емь, которому помогали русские. Это привело к тому, что папа Григорий IX в булле от 9 декабря 1239 года объявил против
еми и Руси крестовый поход. В документе говорилось: «Как сообщают дошедшие до нас ваши письма (архиепископа Упсальского, главы шведской церкви. – прим. ред.), народ, называемый тавастами (так на Западе именовали племя емь. – прим. ред.), который когда-то с трудом и заботами вашими и ваших предшественников был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих близких соседей (то есть карел, ижоры и русских. – прим. ред.), снова обращен к заблуждению прежнего неверия и вместе с некоторыми варварами и с помощью дьявола с корнем уничтожает молодое насаждение церкви Божией в Тавастии. Малолетних, которым при крещении засиял свет Христа, они, насильно этого света лишая, умерщвляют. Некоторых взрослых, предварительно вынув из них внутренности, приносят в жертву демонам, а других заставляют до потери сознания кружится вокруг священных деревьев. Некоторых священников ослепляют, а у другим из их числа жесточайшим способом перебивают руки и прочие члены. Остальных, обернув в солому, предают сожжению. Таким образом, яростью этих язычников владычество шведское ниспровергается, отчего легко может наступить совершенное падение христианства, если не будет прибегнуто к помощи Бога и его апостолического престола. Но, чтобы с тем большей охотой поднялись бы мужи богобоязненные против наступающих отступников и варваров, которые церковь Божию столь великими потерями привести в упадок жаждут, которые веру католическую с такой отвратительной жестокостью губят, поручаем братству вашему апостолическим посланием: где бы только в означенном государстве или соседних островах ни находились католические мужи, чтобы они против этих отступников и варваров подняли знамя креста и их силой и мужеством изгнали, по побуждению благодетельного учения». Как замечает
А.П. Богданов: «Война против свободы народов и свободы совести, которую защищала православная Русь (русские не захватывали земли язычников и насильно не крестили их. – прим. ред.), была объявлена».

Летом 1240 года на Неве появились шведские отряды. Новгородская Первая летопись указывает, что интервенты пришли «с князем и с пискупы своими», иными словами, шведы пришли под предводительством князя и епископов. Однако имена их не называются. В русской историографии под шведским князем часто понимали ярла (высшая должность в государственном аппарате, как майордом у Меровингов или великий визирь у османов). В 1240 году этот пост занимал Ульф Фасе, поэтому очень долгое время считалось, что шведскую военную экспедицию возглавлял именно он. Но в последнее время благодаря разысканиям А. А. Сванидзе и В. И. Гурьева начала доминировать иная точка зрения, которая высказывалась еще в середине ХХ века. Вероятно, шведами предводительствовал Биргер Магнуссон – тридцатилетний аристократ и зять короля Эрика XI Шепелявого (муж его сестры Ингеборги). Титул ярла он получил только в 1248 году, то есть уже после Невской битвы, а во времена сражения на Неве он носил титул стурмана (большого человека), который равносилен графу, хозяину области. В этом качестве стурмана можно считать за древнерусского князя. Более того,
Биргер был регентом при своем малолетнем сыне Вальдемаре, который должен был стать королем, поскольку у Эрика Шепелявого не было детей. Так что Биргер вполне мог быть именно тем «князем», о котором сообщают русские летописи.

Есть еще одна косвенная «улика» участия Биргера Магнуссона в Невском сражении. Согласно источникам, в битве предводитель шведов получил от Александра удар копьем в лицо. В 2010 году антрополог и скульптор Оскар Нильссон провел научную реконструкцию внешности Биргера. Оказалось, что на его черепе, над бровью, есть след от удара острым предметом.

Численность шведской армии оценивается современными историками примерно в 500–700 человек, в том числе
100–200 всадников. В первой половине июля 1240 года они на кораблях дошли вверх по Неве до того места, где в нее впадает река Ижора. Обычно высказывается утверждение, что конечной целью северных крестоносцев был город Ладога, который они хотели захватить. Но в таком случае непонятно, зачем шведы оставались более недели в устье Ижоры
(по реконструкции В. И. Гурьева), теряя возможность неожиданного удара по предполагаемой конечной цели своей экспедиции. Для отдыха, как полагают многие исследователи, этого времени слишком много, кроме того, логичнее было бы в этом случае разбить лагерь на одном из невских островов, а не на берегу Невы, поскольку острова лучше защищены от внезапного нападения противника. Скорее всего, цель у агрессоров была иная – не захватывать Ладогу, а построить замок в устье Ижоры. «Строительство замка на побережье Невы, - пишет В.И. Гурьев, - давало шведам возможность поставить под свой контроль новгородскую торговлю – во всяком случае, идущую по воде, - и обезопасить от русских вторжений настоящие и будущие владения шведской короны в Финляндии и Карелии. Также эта крепость могла послужить базой для дальнейших нападений на Русь». Сведения о фортификационных работах северян на месте их лагеря, фиксируют и русские летописи, называя их «обрытьями», так что утверждение В.И. Гурьева не представляется голословным.

О проникновении шведов на русскую территорию Александр узнал почти сразу от крещеного вождя племени ижорян, которого источники именуют Пелгусием. Известно, что новгородский князь молниеносно собрал свои войска для немедленного выступления. Из-за спешки он не успел дождаться подмоги из Северо-Восточной Руси, да и новгородцы собрались не все. В итоге под знаменами князя оказались его дружина, неполный новгородский городовой полк, отряд ладожан – всего не более четырехсот человек (В. В. Пенской, С. М. Титов, И. Н. Данилевский). Такая спешка, скорее всего, была вызвана не стремлением нанести молниеносный удар (утверждение о «блицкриге» Александра стало общим местом в отечественной историографии). «Представляется, - пишет В.И. Гурьев, - столь скорый выход намного логичнее объяснить тем, что князь получил информацию о строительстве замка, то есть стремлением атаковать шведов до того, как они успеют создать систему укреплений, а не ставкой на внезапный удар». Местность, где крестоносцы расположили свой лагерь, была совершенно открытая, так что обеспечить совершенную неожиданность действий своих отрядов против шведов Александр никак не мог.

Сам ход Невской битвы, которая началась примерно в 11:30 утра 15 июля 1240 года, в современной реконструкции выглядит следующим образом. Русские войска подошли к лагерю противника. Скорее всего, они были обнаружены шведами за несколько километров, так как местность их не скрывала. Первой среагировала шведская конница:
дворяне не участвовали в строительстве укреплений и имели оруженосцев, которые помогли им быстро приготовиться к бою. Непрошенные гости атаковали, но опрокинуть русскую конницу им не удалось, а Биргер получил рану от Александра. Шведы побежали, а княжеские дружинники начали их преследование.

На плечах отступающих русские ворвались в лагерь. Часть новгородцев, кинувшаяся за беглецами, атаковала корабли. Тем временем около подножия холма, на котором велись строительные работы, в боевых порядках выстроилась шведская пехота под командованием воеводы Спиридона (так он именуется в русскоязычных источниках). Русские всадники начали кружить около шведских пехотинцев, не отваживаясь на прорыв их строя, поскольку это грозило бы большими потерями. В бою возникла небольшая передышка.

В это время часть русского отряда под командованием боярина Миши (он, скорее всего, был боярином Неревского конца Новгорода и в этом качестве возглавлял дружину своего квартала) приступила к уничтожению шведских кораблей.
Пехота крестоносцев перешла в наступление. Возможно, это было вызвано желанием спасти свои корабли или же следствием сознательного расчета воеводы Спиридона. В результате действий шведских пехотинцев битва превратилась в свалку, в результате которой русская конница, скованная условиями местности, начала терять лошадей и людей. В частности, на этом этапе боя погиб «слуга» Александра - Ратмир. Что это был не рядовой дружинник, свидетельствует то, что только его смерть запомнилась новгородскому князю и была отражена в летописях, а также то, что Ратмир достаточно долго отбивался, прежде чем был убит. Такую живучесть могли обеспечить только хорошие доспехи, которыми простой слуга не имел возможности обзавестись из-за их высокой цены.

В результате русская конница была вынуждена отступить. Поле боя осталось за шведами. Об этом говорит летописное свидетельство: северяне смогли спокойно похоронить своих убитых, а погибших аристократов погрузить на корабли.
Тем не менее шведы чувствовали себя именно проигравшими, поскольку ночью они всей флотилией снялись с якорей и отплыли в сторону Балтики. Продолжать бой крестоносцы оказались не в состоянии. Их потери оценивают в 300 человек (потери русских – в 150).

Итак, Невская битва не была крупным сражением, она даже не нашла отражения в скандинавских хрониках. Однако для русских ее исход был весьма важен. Если бы шведы оказались победителями, они совершенно спокойно смогли бы захватить Ладогу, что поставило бы под угрозу новгородских тыл в развернувшейся совсем скоро войне с Тевтонским орденом. Кроме того, закрепившись на берегах Невы, шведы лишили бы новгородцев собственного выхода в Балтийское море, и европейские купцы получили бы абсолютный контроль над внешней торговлей Волховской столицы. Это сказалось бы на оскудении притока серебра в северо-западные области Руси, что опять привело бы к затруднениям в войне новгородцев с тевтонами. Из-за этого немцам было бы проще захватить северо-западные русские земли, что привело бы к очень заметному политико-экономическому ослаблению Руси, может быть, даже фатальному. Принято считать, что именно за победу над шведами Александр получил прозвище Невского. На самом деле Невским летописи именуют новгородского князя только с XV века, а двумя столетиями ранее народ называл его Храбрым.

Но Невская битва не решила до конца западную проблему. На Русь ополчились и немецкие рыцари. Здесь необходимо сделать одно уточнение, поскольку противниками Александра Невского в этом противостоянии называют и тевтонцев, и ливонцев, и меченосцев.

В начале XIII века в Прибалтике было два крестоносных ордена: Тевтонский («Орден дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме») и Братство воинов Христа, который некорректно именуют меченосцами из-за их форменной одежды
(белый плащ с красными крестом и мечом). После поражения 1236 года от литовцев при Шауляе (Сауле) Братство
воинов Христа находилось в глубоком кризисе и по решению папы римского влилось в Тевтонский орден на правах «регионального отделения», или ландместерства, которое принято именовать Ливонским орденом. Орденская одежда у ливонцев теперь была тевтонская: белый плащ с черным крестом. Официально ливонцы назывались Братством рыцарей Христа в Ливонии. Еще можно встретить название «Тевтонский орден в Ливонии». Именно он был главным противником Александра Невского, хотя в рядах ливонцев, несомненно, бились и тевтонцы.

Летом 1240 года, спустя всего месяц после сражения на Неве, немцы (ливонцы) осадили Изборск и вскоре подчинили его. К зиме русские потеряли почти всю Псковщину (сам Псков был взят рыцарями без боя: предатели открыли ворота). Немецкие разъезды появлялись в тридцати километрах от Новгорода. В этих условиях Александр стал требовать от новгородских бояр денег для набора большого войска и исключительных полномочий для себя как военного предводителя. Боярство воспротивилось, и князь «отъехал» вместе с дружиной и родственниками к себе на родину, в Переславль-Залесский. Вскоре новгородцы все же пришли к выводу, что без Александра им с немцами не справиться, и снова пригласили опального военачальника к себе на княжение.

Весной 1241 года Невский вернулся на Волхов и штурмом взял крепость Копорье. В марте был освобожден Псков.
После этого новгородцы и суздальцы (полки, присланные отцом Александра — Ярославом Всеволодовичем)
отправились на запад, в направлении города Вольмар, грабить Ливонские земли.

Все разговоры о том, что таким образом собирался «провиант и фураж» — это лакировка действительности. Шел именно грабеж, и летописи прямо об этом говорят. Основной маршрут русского войска пролегал по западному берегу Чудского озера. Именно здесь Александр Невский и узнал, что навстречу ему выдвинулись отряды крестоносцев. Он решил
принять бой, благо у него была возможность выбрать позицию. Ею послужила узкая протока, соединяющая Чудское и Псковское озера, именуемая Узменью. В летописи есть даже указание на некий Вороний камень, но, что это за камень и где он находился, до сих пор загадка для историков. Исследования экспедиции генерала Г. Н. Караева, проводимые в середине 1960-х годов на предполагаемом месте Ледового побоища, практических результатов, по сути, не дали. Возможно, Вороний камень ушел под воду, возможно, был взорван в 1920-е годы, поскольку мешал судоходству.

Современные исследователи склоняются к мысли, что битва произошла в районе нынешней деревни Пнево. В этом
месте почва не заболочена, а расстояние между берегами очень небольшое (полтора километра), там же есть каменные всхолмления. В Средние века здесь проходила основная сухопутная дорога между ливонскими и русскими землями.
Представления о Чудской битве, которая произошла 5 апреля 1242 года, в современных учебниках истории и массовом сознании – это повторение штампов гениального фильма Сергея Эйзенштейна. Начнем с численности противостоящих армий. В советское время существовала тенденция к их завышению, до 17–20 тысяч с каждой стороны. Для историков СССР это имело важное значение: во-первых, чтобы показать масштаб битвы, во-вторых, подчеркнуть участие в сражении народных масс – новгородского ополчения. На самом деле, русские войска включали в себя дружины Александра и его брата Андрея (по 300–400 человек каждая), некрупные отряды новгородцев (400–500 человек) и псковичей (200 человек), а также полки из Владимирского княжества. Тогда общую численность русского войска можно примерно оценить в 1400–1900 бойцов при учете владимирских отрядов (по С. М. Титову).

Немецкую армию А. Щербаков и И. Дзысь исчисляют в 65–70 рыцарей (ливонцев и тевтонов), что означает, что вместе с оруженосцами и сержантами она насчитывала 700–750 немецких воинов. Отряды чуди (эстонцев) историки оценивают в 500–900 человек. Соответственно, общее количество противников Александра Невского могло составлять 1200–1650 бойцов. Возглавлял ли орденские войска магистр (ландмейстер) ливонцев – неясно. Ранние источники и с одной, и с другой стороны молчат об этом. Известно, что ландмейстером в те годы был Андреас фон Фельфен. Но состоялся ли красочный поединок между ним и Александром (как показано в фильме С. Эйзенштейна) – большой вопрос. Так считает
А. П. Богданов. Во всяком случае, эффектного отрубания рогов со шлема магистра быть не могло: рога – турнирное украшение, совершенно неуместное в настоящей битве, поскольку затрудняет движения головы.

И стоит подчеркнуть, что во время побоища лед под рыцарями не ломался. Экспедиция Г. Н. Караева установила, что на предполагаемом месте сражения ледяной покров в апреле достигает семидесяти сантиметров, по нему могут пройти
даже легкие танки, что подтверждают Ю. В. Кривошеев и Р. А. Соколов. Кроме того, вес немецкого рыцаря и русского тяжелого воина (оба носили кольчужные доспехи без лат) был примерно одинаковым. И рыцари вряд ли позволили бы заманить себя на действительно тонкий озерный лед, поскольку у них была хорошая разведка из местных племен чуди. Хотя надо отметить, один случай в восточноевропейской истории, когда под рыцарями лед действительно проломился,
все же был. Это уже упомянутая битва на реке Омовже 1234 года. Вряд ли ливонцы были готовы повторить свою ошибку. Как установили исследователи, известие о потоплении орденского войска русский летописец XV века (Софийская Первая летопись) взял именно из битвы на Эмбахе, чтобы драматизировать свой рассказ.

Что русский конный воин был ненамного легче немецкого, поняли еще советские историки. И пытались как-то
примирить этот факт с растрескиванием льда. Самое оригинальное решение этой проблемы принадлежит Льву Гумилеву. Он выдвинул гипотезу, что рыцарей на тонкий лед заманила монгольская конница, якобы принимавшая участие в сражении на стороне Александра Невского. Если разобраться, то эта версия восходит к сообщению польского историка XVI века Рейнгольда Гейнденштейна, который был секретарем при короле Стефане Батории. Описывая историю Пскова,
он сообщает: «Город даже был взят немцами, как гласит предание, около 6750 года (от сотворения мира. – прим. ред.).
Однако немного спустя после того Александр Ярославич из рода Мономахова возвратил городу свободу; будучи принят ханом татарским Батыем и получивши в подмогу татарские вспомогательные войска, он победил в сражении ливонцев
и затем по договору возвратил город». Больше об этом ни один источник не упоминает. Точно известно, что Александр Невский впервые прибыл в ставку Батыя только в 1247 году. А в 1242-ом Батый при всем своем желании не смог бы принять новгородца и помочь ему, поскольку воевал в Венгрии, Польше и Чехии. Можно было бы предположить, что Рейнгольд имел в виду отряд половцев, бежавших от монголов. Но о том, что этот степной народ решил укрыться на Руси, тоже нет никаких данных (вот в Венгрии половцы действительно скрывались). Так что участие кочевников в Ледовом побоище – это красивый миф.

И, наконец, представление о том, что немецкие рыцари при атаке русских полков построились «свиньей». Это тоже ментальный штамп. О таком построении крестоносцев за всю историю войн XIII-XVI веков в Восточной Европе есть
только два упоминания, касательно Чудской битвы и Раковорского сражения (1268 г.). В обоих случаях о «свинье» упоминается, когда речь заходит о прорыве рыцарями русского строя. По мнению калининградского историка
А. Бахтина, «в русских летописях ни о каком построении немцев «свиньей» сведений нет. Есть только выражение «прошибошася свиньею», что можно понять как чисто эмоциональное определение – «растолкав, пробились,
как свинья к корыту».

Известный немецкий исследователь рубежа XIX–XX веков Х. Г. Л. Дельбрюк в своем знаменитом труде «Всеобщая
история военного искусства в рамках политической истории» подробно анализирует рыцарское построение «свиньей»
и приходит к неутешительным для специалистов советской школы выводам (последние всегда строго придерживались версии, что ливонцы атаковали «свиньей» или «клином»). В частности, он пишет, что если бы этот строй (то есть построение конных рыцарей «клином», когда в первом ряду едут 3-7 всадников, во втором на два больше и так далее
до четырех-пяти шеренг, а в центре за всадниками наступает пехота) использовался в бою и даже пробивал боевые порядки противника, то из-за своей малочисленности он не имел возможности опрокинуть вражеские порядки.
Большая часть воинов, составляющая «свинью», в сражении просто не участвовала. Более того, «свинья» совершенно
не может противостоять фланговым ударам, поскольку ее воины не имеют возможности развернуться лицом к противнику. Немецкий исследователь делает вывод, что вышеупомянутый строй, если и применялся в бою, то
только для приближения к вражеским войскам.

А. Н. Нестеренко развил аргументацию своего зарубежного коллеги. Вот что он пишет: «Построение «клином» необходимо только для сближения с противником. С его помощью достигается массированность и одновременность удара к тому моменту, когда, приблизившись на минимальное расстояние к вражеским боевым порядкам, клин разворачивается в атакующую конную лаву (согласны с критикой В. В. Долговым выражения «конная лава» как весьма курьезного, лучше было бы сказать «в атакующую линию». – прим. ред.). Если бы атака рыцарской конницы начиналась сразу развернутой линией, то вместо организованного удара рыцари рассеялись бы по всему полю боя. В результате тяжеловооруженные всадники, хаотично и беспорядочно перемещающиеся по полю, из грозного противника превращались бы в легкую добычу для простых крестьян, вооруженных дальнобойными луками, и терпели бы поражение за поражением от пешего городского ополчения, встречающих… всадников в плотном строю, ощетинившись длинными копьями. Или становились бы добычей легкой кавалерии, атаковавшей одинокого всадника со всех сторон, расстреливая его издалека из луков.
У «клина» было еще одно очень важное достоинство: узкий фронт. Ведь, когда отряд рыцарей… приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников (на Чудском озере ливонский отряд атаковал именно русский полк, вооруженный луками. – прим. ред.), а при построении «клином» целью вражеских стрелков оказывалось только
несколько [передних] всадников в самом надежном защитном снаряжении. Остальных можно было поразить только малоэффективным неприцельным навесным огнем». Итак, если «свинья» и была в Ледовом побоище, то только на этапе сближения противоборствующих сторон. Непосредственная атака рыцарей на русские боевые порядки производилась, вероятно, развернутым строем.

Современная реконструкция битвы на Чудском озере в изложении В. И. Гурьева выглядит следующим образом.
Вероятно, обе армии были построены тремя полками. Русские, скорее всего, выставили передовой отряд, состоящий из лучников. Резервы не выделялись. По словам исследователя, «в конной атаке время играет слишком важную роль, и слишком велика опасность, ослабив основные силы, просто не дождаться подхода резерва». Согласно Новгородской Первой летописи, бой начался сразу после того, как взошло солнце. Но в этом случае получается, что обе армии должны были строиться в ночной темноте. Это странно. Скорее всего, ранним утром имела место стычка русского и ливонского авангардов, своеобразная разведка боем, а настоящее сражение закипело позже. По мнению А.Н. Кирпичникова,
бой был исключительно конным: даже русские легкие лучники, стоящие в передовом полку, и чудь, воевавшая
на стороне ордена, были на лошадях. Эту же версию поддерживает и А. П. Богданов. «Мысль, что стрелки были пешими или просто стреляли с земли, - пишет Андрей Петрович, - передвигаясь в походе на конях, следует отбросить. Русские дружинники с глубоким уважением относились к этому виду оружия. Квалифицированный лучник (только таких можно было использовать в бою) занимал в дружинной среде высокое положение. А русские луки в XIII веке (и по данным археологии, и по изобразительным источникам) были степного типа, то есть предназначались для конников. Эксперименты исторических реконструкторов в XXI веке показали, что стрельба со стоячего коня так же быстра
и точна, как с земли, и только на скаку лучник стреляет не столь далеко и метко».

Летописи донесли до нас намного меньше подробностей о Ледовом побоище, чем о Невской битве. Все, что мы можем из них почерпнуть, это информацию о том, что ливонцы пробились через русские отряды, стоявшие в центре. Потом войска Александра Невского ударили по противнику с боков и тыла, замкнув кольцо. Первыми побежали чудь и вассалы дерптского епископа. Ливонцы же остались в окружении и были вынуждены пробиваться сквозь него. Затем семь
верст рыцари бежали от преследователей.

А. П. Богданов рисует несколько иную картину: «Достаточно осознать, что галопом летевшие в атаку немцы могли быть встречены только контратакой на полном галопе (передовой полк русских конных лучников рассеялся при приближении противника, выполнив свою миссию – обстрел немцев с дальнего расстояния. – прим. ред.). Иначе русские потеряли бы свое преимущество: таранный удар тяжелой кавалерии. Да и вообще, стоя на месте, такой удар в здравом рассудке никто не принимал. А поскольку русских было, если верить Ливонской хронике, намного больше (в Ливонской хронике сказано, что на одного немца приходилось до шестидесяти человек русских, что, конечно, является преувеличением. – прим. ред.), развернутый строй летящих в атаку [русских] всадников сам собой охватывал и замыкал противника в смертельных «объятиях». Окруженные и лишенные маневра немецкие кавалеристы могли еще махать мечами, но, по сути, были уже мертвы… Противники (кто не был убит копьем или выбит из седла) проходят друг сквозь друга «гребенкой», выхватывая вместо сломанного или вонзившегося во врага копья меч. И, используя еще не потерянную скорость коня, с плеча рубят всадников второй и последующих линий врага. При этом столкновении над полем брани и «стоит треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей», описанных в Житии [Александра Невского]… Пролетев сквозь немцев, русские оказались
на оперативном просторе, заодно напугав скакавшую позади немцев чудь. А немцы с достойным случая звоном и треском вписались в высокий обледеневший берег Чудского озера. Русские могли с разгона их атаковать, отъезжать и вновь атаковать копьями. У рыцарей, сержантов и кнехтов ордена места для разгона, без которого невозможна эффективная конная атака, не было. Они сами загнали себя в ловушку!»

По мнению В. И. Гурьева, немцы потеряли до половины своего войска, русские – от 200 до 300 человек. А. П. Богданов придерживается иной точки зрения: «В битве участвовало до 900 немцев (не считая чуди – прим. ред.), в смертельной атаке – более 400 всадников, в их числе около 35 рыцарей. Менее десятка смогло пробиться назад и бежать по примеру легкоконных эстов (чуди. – прим. ред.)… 20 рыцарей полегло, шестеро попали в плен. В этом немецкая хроника точно совпадает с русской летописью (с кнехтами – 50 пленных немцев и 400 тел на залитом кровью льду)».

После окончания Чудской битвы немцы обратились к новгородцам с предложением заключить мир, вернувшись к довоенным границам. Установленные демаркационные линии сохраняли свое значение вплоть до XVII века. Но локальные конфликты (и довольно крупные) между православными и католиками продолжались и в XIII, и в XIV веках. Поэтому вряд ли стоит говорить о том (как это часто делают советские историки), что события 1240–1242 годов на северо-западе Руси изменили ситуацию принципиальным образом. Неверно также утверждать, что Тевтонский орден в Ливонии понес сокрушительное поражение. Орден пребывал еще в полной силе, что доказывают его скоро возобновившиеся походы в Курляндию. Иными словами, Ледовое побоище было серьезным, но не судьбоносным столкновением, с чем согласны и русские летописцы, и немецкие хронисты. Безусловно, победа Александра Невского на Чудском озере на несколько десятилетий приостановила агрессию крестоносцев против православных земель. А сам новгородский князь приобрел заметный авторитет как среди соотечественников, так и на Западе, о чем свидетельствует тот факт, что в 1256 году ярл Биргер, снова возглавивший поход шведов на восток, ушел без боя, узнав, что навстречу ему движется дружина Ярославича.

Следует отметить, что 1256 год имел важное значение в военной карьере новгородского князя. Именно на это время приходится его знаменитый полярный поход в центральную и северную Финляндию. Его целью было нанесение удара по тылам шведов, которые снова начали проявлять недобрую активность на русских границах. Как писал И. П. Шаскольский: «Александр Невский выбрал самое удобное в стратегическом и политическом отношении направление похода: не на давние шведские владения в юго-западной Финляндии, где шведы успели прочно закрепиться, а именно на земли еми, завоеванные семь лет назад, - там можно было надеяться на поддержку местного населения. И расчет полностью оправдался. Народ емь поддержал русское войско, а карелы даже совместно выступили в поход».

Экспедиция началась осенью и продолжалась всю зиму в условиях полярных ночей. Русские ратники мужественно шли
по заснеженному бездорожью в мороз и метели. Академик Б. А. Рыбаков предполагает, что войско двигалось на лыжах вплоть до Баренцева моря.

Поход оказался удачным: дружинниками новгородского князя было разрушено много шведских укрепленных пунктов. Домой русское войско вернулось только под конец зимнего сезона. Полярный поход имел очень важное значение: теперь Александр не оборонялся от шведов, а наступал на них. В результате ярл Биргер, который тогда был шведским регентом (фактически правителем государства), решил не завоевывать Карелию. Остался без ответа и призыв папы римского организовать очередной крестовый поход в Финляндию. Более того, шведская агрессия в отношении земель, находящихся в сфере влияния Великого Новгорода, прекратились более чем на двадцать пять лет. Как свидетельствует А. Е. Слепенко: «В целом за свою недолгую жизнь князь, судя по письменным источникам, провел не меньше двенадцати битв и военных операций и во всех добился успеха. Для русского полководца того времени это факт удивительный».

30 сентября 1246 года скончался (был отравлен в Большой Орде ханшей Туракиной-хатун) отец Александра Невского – Ярослав Всеволодович. Этим печальным событием тут же воспользовался римский папа Иннокентий IV. Он направил Александру Ярославичу буллу, датированную 22 января 1248 г., в которой утверждал, что Ярослав Всеволодович перед смертью перешел в католичество (об этом сообщал папский посол в Орде итальянец Плано Карпини). Иннокентий предлагал Невскому последовать примеру отца и просил извещать руководство Тевтонского ордена, если монголы вдруг опять задумают двинуться на Европу. Если Александр перешел бы под руку папского престола, понтифик оказал бы князю военную помощь против угрозы с Востока.

Собственно, в этом жесте нет ничего удивительного: Рим всегда любыми средствами боролся за расширение сферы своего влияния. Но историков ставит в тупик второе послание Иннокентия Александру, которое было отправлено
15 сентября 1248 года. Если верить его тексту, то Ярославич согласился перейти в западное христианство и даже вызвался построить в Пскове католический кафедральный собор, то есть фактически утвердить в этом городе
епископию. В этой проблеме скрупулезно разобрался А. А. Горский. Он писал, что первое послание папы застало Ярославича в Золотой Орде, куда он отправился на поклон к Батыю в конце 1247 года вместе со своим младшим
братом Андреем. Булла дошла до него, когда он собирался выезжать из Сарая, столицы Золотой Орды, в Каракорум, столицу Монгольской империи. «Находясь в крайне неопределенной ситуации, - пишет А. А. Горский, - князь дал, скорее всего нейтрально-дружественный ответ, чтобы сохранить возможность выбора в зависимости от результатов своей поездки по степям».

Вполне вероятно, что Александр в знак дружбы предложил построить в Пскове костел для западных купцов (в этом не было ничего необычного, такие храмы, например, стояли в Великом Новгороде). Ответ Ярославич направил не напрямую папе, а передал через архиепископа Прусского. «В интерпретации же Иннокентия IV (получившего информацию не из первых рук) дружественный тон превратился в готовность присоединиться к римской церкви, а храм – в кафедральный собор».

Сентябрьская булла, вероятно, дошла до нашего героя только в начале 1250 года, когда он вернулся в Новгород из Монголии. Поездка в Большую Орду была для Александра Невского не очень удачна: он получил ханский ярлык на Киев, Андрей – на Владимир. Конечно, занимать Киевский престол было очень почетно, но южнорусские земли в то время находились в состоянии крайнего упадка после монгольских рейдов, вся власть концентрировалась на северо-востоке Руси. Тем не менее Ярославич отверг предложения Рима и контакты с ним больше не возобновлял, решительно ответив посланным к нему кардиналам Гальду и Гемонту: «От вас учения не примем».

А. А. Горский выделяет четыре фактора, которые повлияли на позицию князя: «1) В ходе двухгодичной поездки по степям Александр смог, с одной стороны, убедиться в военной мощи Монгольской империи, делавшей невозможным противостояние ей своими силами, с другой – понять, что монголы не претендуют на непосредственный захват русских земель, довольствуясь признанием вассалитета и данью, а также отличаются веротерпимостью и не собираются посягать на православную веру (выделено нами. – прим. ред.). Это должно было выгодно отличать их в глазах Александра от крестоносцев, для действий которых в Восточной Прибалтике был характерен непосредственный захват территории и обращение населения в католичество (выделено нами. – прим. ред.). 2) После возвращения на Русь в конце 1249 года к Александру, скорее всего, дошли сведения о безрезультатности для дела обороны от монголов сближения с Римом Даниила Галицкого. 3) В 1249 году фактический правитель Швеции ярл Биргер начал окончательное завоевание земли еми, причем сделано это было с благословения папского легата. Земля еми издревле входила в сферу влияния Новгорода и Александр имел основания расценить происшедшее как недружественный по отношению к нему акт со стороны курии. 4) Упоминание в булле от 15 сентября 1248 года возможности построения католического кафедрального собора в Пскове неизбежно должно было вызвать у Александра отрицательные эмоции, так как ранее епископия была учреждена в захваченном немцами Юрьеве (Дерпте. – прим. ред.), [основанном Ярославом Мудрым], и поэтому предложение о ее учреждении в Пскове ассоциировалось с аннексионистскими устремлениями ордена, напоминая о более чем годичном пребывании Пскова в 1240-1242 годах в руках крестоносцев. Таким образом, решение Александра прекратить контакты с Иннокентием IV было связано с осознанием бесперспективности сближения с Римом для противостояния Орде и с явными проявлениями своекорыстных мотивов в политике папы».

Итак, Александр Невский решил сделать ставку на союз с Ордой, дабы противостоять Западу, поскольку монголы не представляли угрозы для русской культуры и цивилизации, в отличие от крестоносцев. Как показала история, его политика оказалась оправданной и увенчалась успехом, в то время как курс Даниила Галицкого привел к тому, что Западная Русь в XIV-XV веках оказалась захваченной католическими державами – Польшей и Литвой. Однако и в восточной политике Ярославича для историков есть несколько моментов, которые до сих пор вызывают жаркие споры.
Речь в первую очередь идет о так называемой «Неврюевой рати» 1252 года. В том году Александр Невский (который, как мы помним, получив ярлык на Киев, пребывал в Новгороде, поскольку Киевщина была разорена монголами) отправился в Золотую Орду. Примерно в это же время его брат Андрей, сидевший на владимирском престоле, поднял со своим младшим братом Ярославом Ярославичем восстание против татар. Хан Батый, желая покарать ослушников, направил на Русь ордынские войска под командованием царевича Неврюя.

Татары подошли к Переславлю, разорили посад, убили жену Ярослава и пленили его детей (возможно, были сожжены и пригороды Владимира). Мятежным князьям удалось бежать. После ухода «Неврюевой рати» Александр Невский вернулся из Орды и сел во Владимире.

Зачастую произошедшее толкуют следующим образом: Александр поехал к монголам по собственному почину с жалобой на брата, мол, он не в должном размере выплачивает дань Орде и вообще не по праву старшинства занимает владимирский престол. Поход Неврюя был следствием этой жалобы. Характерна в данном случае оценка произошедших событий, данная английским историком Дж. Феннелом: «Александр предал своих братьев. Действительно, раз поход Неврюя был вызван жалобой Александра, то никуда не деться от признания, что именно Александр повинен в разорении земли и гибели людей, в том числе своей невестки; при этом никакие ссылки на высшие политические соображения не могут служить серьезным оправданием. Если приведенная трактовка событий 1252 года верна, Александр предстает беспринципным человеком, готовым на все ради увеличения своей власти».

Давайте разберемся.

О жалобе Александра Невского на своего младшего брата Андрея не говорится ни в одном средневековом источнике. Сообщение о ней впервые появляется в труде российского историка XVIII века В. Н. Татищева «История Российская».
Вот что пишет Василий Никитич: «Жаловался Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана,
взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поимал, и выходы и тамги хану платит не сполна».
Дж. Феннел замечает, что, по-видимому, российский историк здесь цитирует не дошедшие до ХХ века документы.
В. Н. Татищев действительно пользовался источниками, которые не сохранились до сегодняшнего дня, это документально установлено. Но дело в том, что утраченные свидетельства, которыми пользовался первый русский историк
(в классическом смысле этого слова), относятся к XII, а не к XIII веку. Кроме того, труд В. Н. Татищева отличается тем,
что его автор произвольно реконструировал те места в летописях, которые, по его мнению, что-то «не договаривали».
Это отличает его от более поздней историографии, где, по словам А. А. Горского, «текст источника отделен от суждений исследователя. В тексте же «Истории Российской» они не разграничены, что часто порождает иллюзию упоминания неизвестных фактов там, где имеет место догадка ученого (часто правдоподобная)». Вероятно, именно таков случай с «Неврюевой ратью». Реконструкция Василия Никитича вполне реалистична: если поход Неврюя был организован после приезда Невского к Батыю, а после экспедиции монголов Александр занял владимирский стол, который принадлежал Андрею, значит, поход был вызван жалобой одного Ярославича на другого. Но это всего лишь домысел исследователя.

В реальности картина вырисовывается иная. Андрей Ярославович, скорее всего, на самом деле вел политику, независимую от Золотой Орды. В 1250 году он даже женился на дочери Даниила Галицкого (известного своей антитатарской политикой), что означало союз двух князей. Ярлык на Владимир Андрей получил в Большой Орде, от враждебной Батыю великой ханши Огуль-Гамиш. В 1251 году она была отстранена от власти, и место великого хана
занял Мунке, дружественно расположенный по отношению к хану Золотой Орды. Спустя год Батый, почувствовав свою силу и поддержку из Каракорума, организует сразу два похода против своих русских противников – Неврюя на Андрея Ярославича и Куремсы на Даниила Галицкого. Таким образом, «Неврюева рать» была заранее спланированной акцией устрашения, а не реакцией на жалобу Александра.

События начала 50-х годов XIII века также могут быть реконструированы по Лаврентьевской летописи, древнейшей из содержащих сведения по интересующей нас теме. Так вот, в ней сначала говорится, что Александр поехал к татарам и
был отпущен обратно с великой честью и ярлыком на Владимир. Затем идет рассказ о походе монголов против Андрея, после чего повествуется о приезде Невского из Орды в столицу северо-восточной Руси. Прежде чем повествовать о
набеге кочевников, летописец сообщает, что «здума Андреи князь Ярославич со своими бояры бегати, нежели цесарем (ханам) служить». По мнению А. А. Горского, «речь идет явно о решении, принятом не в момент нападения Неврюя (тогда вопрос стоял бы не «служить или бежать», а «сражаться или бежать»), а ранее. Скорее всего, «дума» Андрея с боярами имела место после получения владимирским князем требования приехать в Орду».

Дело в том, что хан Батый, урегулировав отношения с Большой Ордой, принял решение пересмотреть распределение главных столов на Руси, утвержденное ранее великой ханшей Огуль-Гамиш, враждебно настроенной по отношению к Сараю. В связи с этим он вызвал к себе Андрея и Александра. Александр Невский тут же откликнулся на требование хана, а вот Андрей после совета с боярами решил не ездить. Скорее всего, он боялся Батыя, поскольку был обласкан враждебной Золотой Орде правительницей Каракорума. Именно после этого владетель Сарая решил отправить против Андрея карательную экспедицию (как и на Даниила Галицкого), а Александру выдать ярлык на владимирское великое княжение. Более того, Александр Невский, вероятно, предпринял в Орде дипломатические усилия для того, чтобы татарский набег был не очень разорительным (вспомним, что разграблены были только пригороды Переславля и Владимира). Для сравнения укажем, что походы монголов на неподчиняющихся русских князей в 80–90-е годы
XIII века были куда более опустошительными.

В 1255 году умер хан Батый. Ему наследовал его сын Сартак, с которым Александр Невский, если верить Льву Гумилеву (которому очень резко оппонирует В. Л. Егоров), побратался кровью, то есть был принят в ханскую семью. Но Сартак не удержался на престоле и года, его убил собственный дядя и внук Чингисхана Берке. Как пишет Н. И. Костомаров, Берке был известен тем, что принял ислам и долго воевал с Хулагидским Ираном. Чтобы заниматься делами Руси, у него
просто не хватало времени. Поэтому русские дела он полностью отдал в руки своего наместника Улагчи. При новой администрации на Руси была введена общая для покоренных монголами территорий система обложения данью,
которую наши соотечественники называли «ордынским выходом».

В конце 1257 года на Русь прибыли татарские чиновники, проводившие исчисление и обложение налогами всего подвластного населения. Новгородцы очень болезненно восприняли инициативу нового хана: во-первых, Новгород
не был завоеван Ордой, а, во-вторых, перепись воспринималась северянами как магическое действо, имевшее целью погубить их души. Город восстал. Причем на стороне новгородцев выступил новый князь Василий – сын Александра Невского. В этой ситуации наш герой однозначно принял сторону монголов. Приехав в Новгород с ханскими чиновниками, он изгнал с княжеского стола свое чадо и организовал жестокие пытки тех, кто, по его мнению, подбил Василия на сопротивление отцу. Ситуация была временно переведена в нейтральное русло. Однако волнения горожан продолжились зимой 1259–1260 гг., когда Волховскую столицу численники посетили вторично. Александр Невский приложил все усилия, чтобы волнения не превратились в вооруженное сопротивление, что грозило русскому Северо-Западу разорительным татарским набегом. Это князю удалось. Видимо, он нашел какой-то компромисс, который удовлетворил новгородцев.

В начале 1260-х годов Золотая (Волжская) Орда окончательно обрела самостоятельность от Монгольской империи. Конфликтом Сарая и Каракорума воспользовались на Руси. Во многих городах начались восстания против имперских чиновников. В этот раз Александр поддержал недовольных, рассылая по годам и весям свои грамоты, в которых
призывал «тотар побивати». В Сарае, как ни странно, на эти инциденты смотрели сквозь пальцы, вероятно, потому что речь шла об общеимперской администрации.

Но, обретя самостоятельность, сарайские ханы начали испытывать недостаток в вооруженных силах. В 1262 году они потребовали провести на Руси набор ратников в свое войско, поскольку их владениям начал угрожать Хулагидский Иран. Чтобы остановить произвол, Александр снова поехал в Орду. На Востоке ему удалось достичь нескольких дипломатических побед. Во-первых, был предотвращен очередной карательный монгольский рейд (в Сарае все же решили поквитаться с Русью за антитатарские восстания). Во-вторых, Невскому удалось добиться освобождения своей родины
от необходимости участия русских ратников в войне с Персией. И, в-третьих, по просьбе Александра сбор дани был передан монголами из рук откупщиков-бесермен (как правило, мусульманских купцов) русской княжеской администрации.

Дипломатическая победа досталась непросто. Князь пробыл в Орде всю зиму и лето 1263 года. Отпустили его на родину только по осени. В дороге он занедужил, возможно, его отравили монголы. Умер князь по дороге домой 14 ноября
1263 года в волжском городке под названием Городец. Перед смертью он принял схиму в Федоровском монастыре.
Долгое время считалось, что монашеским именем князя было Алексий. Но разыскания С. В. Сазонова позволяют предположить, что оно было иным: либо Филипп, либо Иустиниан. Именно потому, что Александр в последний час стал отшельником, на старинных (допетровских) иконах он изображается не в доспехах, а в рясе.

Александр был похоронен в Рождественском Владимирском монастыре 23 ноября 1263 года. Чудеса вокруг мощей благоверного князя начались еще до погребения. Когда митрополит Кирилл хотел вложить в руку покойника отпускную грамоту, десница князя сама протянулась за ней. Чудеса у раки Александра Невского продолжались весь оставшийся
XIII и XIV века. Самое значительное из них случилось накануне Куликовской битвы 1380 года. В ночь перед сражением пономарь Рождественского собора, в котором покоились мощи Александра, был разбужен ото сна. Он увидел, что в соборе сами зажглись свечи, и из алтаря вышли святые князья Борис и Глеб. Они приблизились к могиле Невского и стали звать усопшего князя на помощь Дмитрию Донскому. После этого церковные иерархи решили вскрыть гробницу Ярославича. Мощи оказались нетленными. Тогда же произошло местное прославление князя на уровне епархии. У мощей с тех пор все чаще и чаще случались исцеления.

Признание новгородского князя святым на общероссийском уровне произошло в 1547 году на Стоглавом соборе по просьбе царя Ивана Грозного. При Петре I останки святого перенесли в Петербург и упокоили в Александро-Невской лавре. С тех пор Невский считается покровителем Северной столицы. С тех же пор днем прославления Ярославича установлено 30 августа, это дата подписания Ништадтского мирного договора между Россией и Швецией в 1721 году.
Петр Великий специально выбрал это время, поскольку считал Невского своим предшественником в борьбе с северным соседом. А в 2008 году Александр Ярославич занял первое место в общегосударственном проекте телеканала «Россия» и телекомпании ВИД «Имя России». Большинство россиян сочли, что фигура новгородского князя достойна быть олицетворением истории и духа их Родины.